Падение Перуна.

Я вот о чем, братья, терзаюсь:
Привыкли мы с вами, видать
В высоких делах состязаясь,
Друг дружке пути не давать!
С одною мечтою: снискать бы
Первейший почет на миру,
Мы спорим на дружеской свадьбе
На тризне и на пиру.
Нам спорить бы с морем да с полем,
Нам спорить бы с лютым врагом,
А мы все друг с дружкою спорим,
Промеж себя битвы ведем.
Боюсь, может дорого стоить
Нам эта старинная страсть:
Глядишь – доведется проспорить
И землю, и волю, и власть!
Нагрянет незваная сила
Из дальних, недобрых сторон –
Да все, что нам дорого-мило
Как раз и захватит в полон!
Покуда тот ворог безвестный
Позора нам не учинил,
Прислушайтесь, русичи, к песне,
Которую я сочинил.
‎
Тут Игорь светло и сурово
Ударил по струнам тугим
И спел свое вещее «Слово»,
Что стало нам всем дорогим.‎

Славянский меч

Как повествует Летописец Нестор,
Зело был дивен стольный Киев-град.
На ту красу, на то святое место
Позарился Хазарский каганат.

Смышлен народ у нас в краю родимом.
- Платите дань! - Хазары молвят речь.
Дала им Русь чуть подчерненный дымом,
Каленый в битвах двухлезвийный меч.

Хазарский вождь взял русский меч булатный,
Принес на суд советникам своим.
И, словно над загадкой неразгадной,
Старейшины задумались над ним.
И так рекли: - У нашей сабли грозной
Клинок точен с одной лишь стороны,
А меч славянский - обоюдоострый!..
Нам страшен гнев суровой сей страны!
Языческой Руси стальная сила
Сметала тех, кто шел на нас, грозя.

Как пишет Нестор - так оно и было.
И тут ни слова вычеркнуть нельзя.

красиво звучит.аж захотелось "Земля незнаемая" перечитать!

Да, согласен, автор уникальный. Сайт о нем сделал один человек, который пытается собирать труды автора по дохристианской Руси. Очень много утеряно материалов. А книгу прочту. Благодарю за намек.

добавлено через 3 часа 19 минут
Последнее предание

Вновь вешний дождь по насту льет,
Снега сжимаются белесы,
И в светлом мире настает
Славянский праздник — День березы.
Вновь хоровод сплетает нить,
Играют гусельки-певуньи.
Но гусляру не позабыть
Его красавицы колдуньи.
Все оказалось горьким сном...
Когда вернулись из похода,
Гусляр не смог найти тот дом,
Что был для сердца слаще меда.
Напрасно он Снежану звал,
В ответ любая бы примчалась,
Но лишь одна плакун-трава
Ему печально отзывалась...
Теперь не тот у гуслей гуд,
И пальцы не летят по струнам,
Не гуси-лебеди плывут
По голубым озерным струям.
Все струны стиснула печаль,
Не ждать от них веселой речи,
Уносят гусли мысли вдаль,
К далеким дням счастливой встречи...

— Ну полно! Праздник не губи! —
Князь гусляру грозит очами.—
Поди-ка, милый друг, сруби
В лесу березку покурчавей.
Пусть отроки березкин ствол
Борзо отешут топорами
Да пусть украсят княжий стол
Ее душистыми ветвями!

Вот Мирослав сквозь глушь бредет,
Вот видит: молода, неброска,
Над тихой росстанью растет
Прямая, тонкая березка.
Вот он свой харалужный меч
Выпрастывает вон из ножен
И хочет деревце подсечь,
Свалить на землю с белых ножек.
И вдруг — как будто бы слова
Звучат сквозь шум листвы унылой:
— Мой милый, я еще жива.
Не убивай меня, мой милый!
И падают к его ногам
С ветвей склонившейся березы
Не то росинки-жемчуга,
Не то девические слезы...

Наверно, все пустой обман,
Но шла молва в том поколенье,
Как он березку обнимал,
Как целовал у ней колени.
А в это время грянул гром.
По лесу буйный вихрь промчался.
И с той минуты с гусляром
Никто уж больше не встречался.
Не то он заплутал в бору,
Не то в чарусы провалился,
Не то разгневанный Перун
Огнем за жрицу расплатился?!
А есть еще и слух о том,
Что будто бы у перекрестка
Нежданно вырос стройный клен
В обнимку с тонкою березкой.
Чуть клен листвою зашумит,
Прохожие твердят в раздумье:
— Гусляр с подружкой говорит,
Прощенья просит у колдуньи...

Я сам порой, когда в лесу
Увижу клен с березкой рядом,
Сквозь непривычную слезу
Смотрю на них печальным взглядом.
Бывает иногда: закат
Лучи прощальные расстелит,
И близко на земле лежат
Их перепутанные тени.
Как будто две родных души
В разлуке много бед хлебнули,
Потом друг друга вновь нашли
И успокоенно уснули.

Гардарикия

У варягов панциря на груди,
Именные мечи на чреслах;
Снаряжали варяги востры ладьи –
Погулять меж земель окрестных...
Пред очами сих заморских гостей
Дивный край округ открывался,
Этот край бесчисленных крепостей
«Гардарикией» прозывался.
Гардарикия! Слово – как гордый гром!
Здесь врагу не сыскать гостинец!
Здесь в Смоленске – Кремль,
А во Пскове – Кром,
В древнем Новгороде – Детинец!
Здесь зубцы над башнями в городах,
Здесь заплоты и рвы в дуброве,
Здесь у русских витязей на щитах
Блеск червленый –
Краснее крови!
Никогда варяг ничего урвать
У Руси не смог, сколь ни тщился,
Разучился начисто воевать,
Торговать зато научился!
Потому-то здесь, через Русь и Чудь,
В крепкий узел связавши реки,
Испокон веков шел торговый путь,
Мирный путь – «из варягов в греки».

1971

Плач княгини Евдокии по князе Дмитрии Донском

Едва преставился Димитрий-князь.
Его жена, княгиня Евдокия,
Над ним плакучей ивушкой склонясь,
Возговорила причеты такие:

«О, горе мне! Души моя во тьме.
Куда. ты, свет очей моих, сокрылся?
Пошто ни слова доброго ко мне
Не молвишь днесь? Пошто так осердился?

Пошто, моя вечерняя звезда,
Грядешь на запад, в сторону чужую?
Пошто, мой ясный месяц, навсегда
Укутываешь лик во тьму ночную?

Ужели ты, мой виноградный сад.
Цвести и зреть уж никогда не станешь?
Не утолишь вовек душевный глад
И сладким плодом сердце не одаришь?

Великий князь! Гроза чужих сторон!
Победами украсивший державу!
Пошто же ныне, смертью побежден,
Не смеешь с ней поратовать на славу?

Восстань, как прежде, в силе и в чести!
Пускай печаль родной Руси не сгложет!
Края своей Отчизны поблюсти
Никто, как, ты, воистину не сможет.

Еще от нас и юность не ушла,
Еще седая старость не настигла,
Пошто же смерть, безжалостна и зла,
Меж нами тьму кромешную воздвигла?

Пошто не в царском бархате усоп?
Пошто сей ризы жалостной не съемлешь?
Пошто свой тесный, неприютный гроб
За красный терем княжеский приемлешь?

Легко ли сердцу слышать скорбну речь?
За все утехи – видеть слезны реки?
Мне краше было б первой в землю лечь,
Дабы сей кары не познать вовеки.

Ужели никакие словеса
К тебе, мой князь, не дотекут отныне?
Ужели ни мольба и ни слеза
Тебя не смилостивят, господине?

Земные звери к норам держат путь,
Летят ко гнездам птиц небесных стаи. –
Ужели, княже, хоть когда-нибудь
К родному дому не придешь из дали?

Всем вдовьим бедам я теперь родня.
Мои подружки глаз своих не прячьте.
Утешьте, вдовы старые, меня,
А молодые в лад со мной поплачьте…»

Родословная

Ведом мне мой отец да дед
Да немного ближайший прадед,
А меж тем с изначальных лет
Даль времен моей жизнью правит.

Может сам я – такой прямой,
Всю войну прошагал без страха
Потому, что прапращур мой
Был дружинником Мономаха?!

Может в сечах далеких дней
Конь буланый сберег мне предка, –
Оттого я люблю коней,
Хоть теперь их встречаю редко.

Может, прадед, лихой мужик
Заступал дорогу Мамаю,
И с того я – как свой дневник –
Книгу летописей читаю?!

Кто разведает, кто поймет,
Сколь глубоки веков секреты?
Даже самый незнатный род
Вдаль уходит – к корням планеты…

1974

Слава веков

Я думал о зле великом
О горестях давних дней
За что окрестили «игом»
Три века земли моей?
Неужто закрыло дымом
И Волгу, и Днепр, и Дон?
Неужто в краю родимом
Царили лишь боль да стон?
Да нешто – как птицы в клетке –
Томиться средь вражьей тьмы.
Смогли бы прямые предки
Таких удальцов, как мы?!
Мир помнит грозу тех ратей
И славу былых побед,
В которых гремел Евпатий,
Ослябя и Пересвет.
Да каждый курган над полем,
Да каждый валун седой –
Как памятник тем героям,
Что смело кидались в бой.
Чуть землю копнешь ногою –
То щит, то, глядишь, копье…
Здесь не было дня без боя!
Где «иго», Батый, твое?!
В том долгом кровавом споре,
Где гром, да вороний гам,
Ни Новгород, ни Поморье
Не отдали мы врагам!
И слава ласкала солнцем
Кольчуги и стремена,
И Невский громил тевтонцев
В те самые времена!
Три века над ширью русской,
В огнях и во тьме ночей
Набатом гремела рубка,
Звон сабель и стук мечей.
Досыта хлебнули лиха!
Пощады тут не проси!
А все ж никакого «ига»
Не ведали на Руси!

Не с тем чтобы силой хвастать,
А с тем, чтоб уйти от вранья.
Твержу я: вовеки рабства
Не знала земля моя!
И, стало быть, не годится
Порочить нам старину,
И есть у нас, чем гордиться,
За что прославлять страну!

1980

После побоища

Ветры веков разметали далече
Рати той горестной толк –
Не отыскать, где порублен был в сече
Игорев доблестный полк.

Сколько о славе не пели Бояны,
Громкой молве вопреки,
Не отыскать той проклятой Каялы,
Той половецкой реки.

Но – по старинным народным поверьям –
Где-то в донецких степях
Майскою ночью туманным виденьем
Витязи мчат на конях…

Топчут ковыль гривуны вороные,
Вороны вьются в ночи,
Тускло мерцают шеломы стальные,
Зеркалом блещут мечи.

Светит в очах удалое горенье,
К родине пылкая страсть!
Всем им досталось без погребенья –
В поле неведомом пасть…

С давних времен им, бессонным, не спится.
Рыщут во тьме по ночам.
И перепугано брешут лисицы
Вслед их червленым щитам…

1971

Выборы атамана
(Шутка)

В Запорожском стане
Громкий шум и гам:
Избран казаками
Новый атаман.

В битвах самый бойкий,
Самый удалой,
Он сидит на бочке,
Вертит головой.

А дружки-братаны
В очередь встают:
В очи атаману
С меткостью плюют!..

«Чтобы не был гордым!
Нос не задирал!
Чтобы знал, как в морду
Всяк ему плевал!»

До чего же зорко,
Весело и зло
Войско запорожцев
Волю берегло!

Мудро и практично,
Строго хоть куда!
Не гигиенично?
Это не беда.

Хлеб

В кафе, где стены с зеркалами,
Где грохот джаза дразнит плоть,
В углу валялся под ногами
Ржаной поджаристый ломоть...

Корить кого-нибудь нелепо
За то, что мир разбогател
И что кусок ржаного хлеба
Никто поднять не захотел.

Но мне тот хлеб, ржаной, «немодный»,
С обидой тихо проворчал:
«Забыли, чай, как в год голодный
Я всю Россию выручал?!

Когда война в дома ломилась,
И черный ветер мел золу,
Тогда небось во сне не снилось,
Чтоб хлеб валялся на полу!

Добро, что люди сыты ныне,
Что столько праздничных судеб.
Но, как заветные святыни,
Нельзя ронять на землю хлеб».

Я протянул поспешно руку
И подобрал ржаной кусок –
Как поскользнувшемуся другу
Подняться на ноги помог.

1972

Олеговы корабли

Издавна Царьград на морском ветру
Пышно стягами реял гордыми,
Издавна он хитрую вел игру:
Ссорил Русь с кочевыми ордами.

Он зубцами врезался в горизонт.
Крепко башни в нем в узел связаны.
Под замком у города Гелиспонт:
Мореходам пути заказаны.

Чтоб дорогу за море отомкнуть.
В даль глухую с надеждой глядючи.
Снаряжал Олег свое войско в путь,
Всех полян, древлян, чудь да вятичей...
Трудно ворога в крепости устрашить!
Ан, вишь, вещий Олег сподобился:
На ладьи колеса велел пришить,
Льву крылатому уподобился.

Византийцы ждать того не могли,
В снах не видели, въявь не чаяли:
На колеса вставшие корабли
К их высоким стенам причалили!
Убоявшись сказочных парусов,
Что парят над водой и сушею,
Стали греки к русичам слать послов
Да просить, чтобы град не рушили!

Тут-то весь скопившийся долг обид
Князь Олег по счетам оплачивал:
Он врагам на память червленый щит
К городским вратам приколачивал.

Да велел им князь, чтоб уняли злость,
Чтоб предали корысть попранию,
Чтобы впредь бы каждый торговый гость
Встречен был тут вином да банею!

Утвердивши мир меж окружных мест
По горам-долам да разлужиям, -
Александр и Леон целовали крест,
А Олег поклялся оружием.

добавлено через 21 час 46 минут
Потомки Солнца

Отец наш – Солнце. От него
Когда-то отделился облак,
Который в жизни для всего
Нашел земной привычный облик.

От Солнца – камни и трава,
И вещий гром в небесной сфере,
И молодые дерева,
И люди, и моря, и звери.

Мы все – от Солнца. Где-то в нас,
В любом живущем человеке,
Горячий солнечный запас
Запрограммирован навеки.

Не оттого ль блестят глаза
И щеки светятся румянцем?
Во всех нас буйствует гроза
Пылающих протуберанцев.

Мы все способны уставать.
Душе порою не поется.
Но не годится забывать!
Мы все – от Солнца. Все – от Солнца!

Я с малых лет всем людям рад.
Но к тем из них я льну приветней,
В ком ярый солнечный заряд
Всегда надежней и приметней.

Лесная сказка

Светлане

В осенней чаще
Хоровод
Соколиная охота
Перуновы стрелы
Дом волхва
Гуслярские песни
Заговор на остуду
Купальская ночь
Березка
Последнее предание


В осенней чаще

Осенний, полусонный лес,
С его еланями пустыми,
Как заколдованный дворец,
Стоит в морозной паутине.
Уже в нем нет ни пикников,
Ни медных струн, ни птичьих свистов,
Ни молчаливых грибников,
Ни разухабистых туристов.
Когда пусты в лесу кусты
И лес ничем не угощает,
Его «ненужной» красоты
Почти никто не замечает...
А я люблю сквозь глушь брести.
Здесь всякий раз идешь, не зная,
Какая тайна впереди
И чем одарит даль лесная.
Чуть слышно гаечки поют.
На дубе бронзовеет крона.

Почти как птица Гамаюн
Вещует сизая ворона.
Вот белка, сделав хитрый ход,
За ветку спряталось, помешкав,
И кажется, как будто ждет
Заветных золотых орешков,
Из бора тянет холодком.
Знакомое лесное озеро
Слегка подернулось ледком
И листья лилий приморозило.
Вглядись в стеклянный этот сад –
И встанет, как в волшебном зеркале,
Какой-то дивный древний град,
Коньки на кровлях — с пересверками...

Хоровод

Когда-то здесь, в краю родном,
В лесу дремучем и густом,
Злат терем княжеский стоял
И всех соседей удивлял.
Был терем рублен на сосны,
С крылечком в столбиках точеных.
Полы вощеные чисты,
Верхи – в чешуйках золоченых.

Неписанных Преданий вязь
Гласит, по уточнив по числам,
Мол, жил тут древле строгий князь
И звали князя Родомыслом.
Но тот бы князь не князем был,
Когда бы он весенней ранью
Не задавал веселый пир,
Зазвонистое столованье.

Вот всю округу соберет,
Раскинет брашна пред гостями –
И вяжет песни хоровод
Затейливыми кружевами.

Пошли молодцы гулять,
Красных девиц выбирать.

Уж я выберу красу,
Черно-русую косу,

Милонравную душой
Да пригожую собой.

Как в старину умели петь!
Как не ломливо танцевали!
Уж нам такого не суметь:
Забыли, зрителями стали.
И не с того ль мы столько пьем,
Порой скандалим при народе,
Что сами так уж не поем,
Как пели в русском хороводе?!

Удал речистых гуслей гуд,
А пальцы прядают по струнам –
Как гуси-лебеди плывут
По голубым озерным струям.
Гусляр искусен и горласт,
С кудрями, словно хмель, густыми.
Весь мир прославить он горазд,
И Мирослав он носит имя.
Всех в круг мелодия свела.
Чуть-чуть свирели подпевают.
«Купцы» гуляют вдоль стола,
«Красны товары» выбирают:

Я тебя, Авдотьюшка, да не силой брал,
Я тебя, Авдотьюшка, лаской выбирал,
У твово у батюшки сватался,
У твоей у матушки кланялся!

Застенчиво, не торопясь,
Из круга девица выходит
И, белой ручкой заслонясь,
С «купцом» искусный «торг» заводит:

– Из-за леса, леса темного,
Ясен сокол вылетает,
Ясен сокол вылетает,
Белу лебедь выкликает.
«Ясен сокол, а бы вышла.
Нету шубки у меня.
Нету шубки штофяной.
Душегрейки парчевой».

Все ждут: не вышел бы обман.
Храня подружку, встали около:
– Не льстись, душа, на синь кафтан,
А льстись душа, на ясна сокола.

– Не кручинься, бела лебедь,
Коли крепко полюблю,
Кохи крепко полюблю,
Шубку новую куплю,
В косу ленту алую
Подарю, пожалую!

Смех. Шум, румянец у девчат.
Бегут, натешась хороводом,
Цветные пряники едят
Да запивают пьяным медом.
А мед на ягодах варен,
А пряники в словах-узорах:
«Сей коржик милому дарен»,
«Не коржик мил – подарок дорог».
А у крылечка с петушком
Не утки-говорухи крячут –
Сошлися маменьки кружком.
О дочках, о сынках судачат.
Промежду них родная мать
С тоской глядит на Мирослава:
«Вишь, не устанет горло драть,
Всё для него игра-забава!»
Давно родимице его
Без внуков ласковых случалось,
Желала сына своего
Женить. Ан все не получалось.
Беспутный сын – господь, прости –
С гуслярской славою извечной
У многих девок был в чести,
Да не имел любви сердечной.
«Успею! — думал Мирослав. –
Чай, теста в спешке не замесишь.
Жена не гусли – поиграв
Ее на стенку не повесишь!»

Соколиная охота

Вот перед кметями гордясь
(«Пусть видят птицу по полету!»),
С вальяжной свитой едет князь
На соколиную охоту.
Кафтан на князе, как огонь,
Пылает алым аксамитом,
Лебяжьей шеей крутит конь
И бьет серебряным копытом.
Еще не расточилась мгла,
Но все спешат. Азарт на лицах
И, словно свечи, сокола
Колышутся на рукавицах.
И ради княжеских забав.
Промеж других, в молчанье строгом
Рысит унылый Мирослав
С колчаном, с гуслями и рогом…

Вот, словно легкий дым, летуч,
Красив, как сказочная небыть,
Под черной гарью хмурых туч
Поплыл но небу белый лебедь.
Вмиг сокол спущен. Мчит стрелой?
Как будто в снег плеснули деготь.
Р-раз! И под левое крыло
Вонзает свой отлетный коготь!
Картавый хищник чертит круг,
Парит над падью вековою,
А лебедь падает на луг,
Как карта, битая другою.

Горит весельем княжий взор:
– А ну, живей сыщите птицу! –
Сокольник в лес во весь опор
Сквозь ветви слипшиеся мчится.
Среди чащобы росный луг,
Людьми забытая опушка,
И там – невесть откуда вдруг –
Резная темная избушка.
Хозяйка встала на крыльце,
Оправлен жемчугом кокошник.
И столько дивного в лице,
Что ввек не выразит художник.
«Так это, верно, дочь волхва,
Лесная знахарка Снежана,
О ком давно плетет молва
Узоры мутного тумана?!»
Бела, пригожиста лицом.
Коса ромашками увита.
Живет в избе, в краю лесном,
А словно с золота умыта!
Гость подольститься норовит,
Гордясь расшитою одеждой.
Но у хозяйки строгий вид:
Не тешься глупою надеждой!
В глазах гроза: не подходи!
Заносчивая северянка.
Стоит, молчит, прижав к груди
Больного лебедя-подранка.

– Отдай добычу, госпожа! –
Сокольник молвит ей с поклоном.
А та в ответ — острей ножа:
– Кто ж лебедей дарит воронам?
– Добро! – глаголет, осердясь,
Ловец. – Тут наши недалеко!
Гляди: сейчас нагрянет князь.
Уж не ворона – верный сокол!
Смеется, светлая, как луч,
И так с улыбкой отвечает:
– Я верю: сокол твой могуч,
Ан выше солнца не летает!
Сама все шепчет, наклонясь
Над бедной птицею подбитой.
А тут как раз – и вот он, князь,
Со всей своей вальяжной свитой.
Сурово князь на всех глядит,
Как будто бы корят измену,
Каурый конь под ним кипит
И с морды стряхивает пену.
Вдруг видит Родомысл: идет
С крыльца красавица девица,
Неспешно лебедя несет
И молвить слово не боится:

– Здесь, князь, угожие места,
И я твоей удаче рада.
Но ведь нужна и красота!
И убивать ее не надо!
Ты сокола метнул копьем,
Рука по цели метко била.
А я искусница в другом:
Больную птицу исцелила.

Тут у кудесницы в руках
Подбитый лебедь оживает,
Летит и в белых облаках,
Как белый призрак, исчезает.
По лицам тени пролегли:
– Чур, чур меня! Толико чудо!
– Мы, князь. на ведьму набрели,
Вертай по-доброму отсюда!
Известно: с ведьмой не шути!
Князь кликнул – цокнули копыта!
Подальше ноги унести
Спешит испуганная свита.
И только лишь один гусляр
Застыл на месте как прикован:
То ль не боится черных чар,
То ль уж навеки зачарован?
Он не спешит. Куда спешить?
Рукой от прочих отмахнулся.
Когда бы сокол промахнулся?
Весь век такую он искал.
Ему в ней все повадки любы.
Как мимо конь не проскакал?
Гусляр коня целует в губы!
Меж тем, к крыльцу направив шаг,
Хозяйка кланяется низко:
– Прощай! Я слышу гул в ушах,
Спеши домой: гроза, чай, близко!

Перуновы стрелы

Нет, не таков был тот гусляр,
Чтобы грозой его сразило,
Чтоб вспыхнувший в душе пожар
Весенним ливнем загасило.
Укрылся за ракитов куст,
Глядит, как на небе темнеет,
И слышит как от новых чувств
Незримо песня в сердце зреет.
А тут - на страх! – как грянет гром,
Как хлынут синие зигзаги!
Аж до конька потрясся дом,
Как трус в опасной передряге.
А вслед еще сильней удар
Рванул над самой головою,
И воздух, как густой угар,
Запах паленою травою.

Снежана вихрем из дверей –
И в лес. Как будто на свиданье!
А Мирослав тайком – за ней,
Как следопыт за быстрой ланью…
Бегут под ураганный рев.
Вот вдруг поляна под ветвями.
На той поляне бог громов
Перун стоит, грозя очами.
У ног его лежит тропа
Языческого богомолья.
Зверей убитых черепа
Пред ним нанизаны на колья.
Еще подальше, там, где лес
До дна окутал сумрак мертвый,
Вздымает посох бог Велес,
Хранитель стад, с собачьей мордой.
И рядом с ним, в краю берлог,
Среди замшелых великанов,
Видны Ярила и Дажбог
И много прочих истуканов.

Весь лес объяла темнота.
Деревья головы пригнули.
А клочья туч – как борода
Бушующего бога бури.
Зловещий грохот все лютей.
Все пуще молния ярится.
Но все приветной и светлей
Перуна преданная жрица.
Не пряча обуявших чувств,
Куда-то ввысь глядится зорко,
И прямо сами рвутся с уст
Молитвы, полные восторга:

– Перун! Ты грозен и могуч!
Как меч, твои блистают очи.
Ты одолитель черных туч.
Один властитель дня и ночи.
Твой шлем зарею золочен
И звездным жемчугом обвязан.
Ты облаками облачен
И молниями опоясан.
Хвала громам твоим Перун!
Ты одаряешь мать-природу,
И каждый цветик поутру
Дивится новому восходу!

Как будто с другом давних дней
Снежана речь держала с громом,
И лес, гудящий до корней,
Был для нее родимым, домом.
А ливень, плотный, как стена.
Одежду напластал на тело;
Гусляр увидел: как стройна
Прекрасная лесная дева!
Он молча ждал и ликовал
И не спешил в свою светлицу,
Он втайне к богу ревновал
Его прекраснейшую жрицу.

Но вот, почуяв чей-то взгляд,
Снежала гневно обернулась,
И был тот взгляд как черный яд,
Как будто в ней змея проснулась.
Гремучей гул прошел в бору.
Когда она вдруг закричала
– Перун! Скорее вынь, Перун,
Калены стрелы на колчана!
Срази бесстыдника! – И вмиг,
Вложив в удар всю божью злобу,
Пронесся гром. И тонкой крик
Потряс угрюмую чащобу.
Упало дерево. Под ним
Снежана в мох лицом уткнулась.
Закон небес непостижим:
Стрела Перуна промахнулась!
Гусляр впервой изведал страх
За все, что он невольно сделал.
Он осторожно на руках
Понес домой лесную деву...

добавлено через 2 минуты
На военном аэродроме в Раменском сидят и ждут отправки призывники декабря 2009 года и мая 2010. Еще есть время предотвратить это безумие. Подписывайте петицию, если вы не узбеки. Я обещаю приложить все усилия, чтобы она возымела действия. https://www.onlinepetition.ru/interdolg/petition.html
Дзержинский ОМОН тоже готов к вылету. Думаю и другие сидят на аэродромах.
Мы можем втянуться в новую мясорубку. Очистим хотя бы совесть подписью.

Дом волхва

В тот заповедный дом волхва
Ничья нога ступать не смела.
Он видит: вещая сова
В углу на колышке присела.
Оскалясь, смотрят черепа,
На поставце дымятся травы.
Глазища черного кота,
Как очи лешего, лукавы.
Здесь от людей ведун укрыл
Все чернокнижье всех столетий:
«Воронограй» и «Шестокрыл»,
И «Остромий», и «Звездочетьи».
Здесь старый волхв читал, писал.
Рыбачил, бортничал, знахарил;
И все, что мог, и все, что знал,
В наследство дочери оставил.
Но не предвидел звездочет:
Лишь восемь лун пройдет по кругу –
Чужой, незваный гость войдет
В его священную лачугу…

Утихла буйная гроза.
Луч солнца выплыл белой рыбкой.
Застенчиво открыв глаза,
Снежана молвила с улыбкой:
— Прости, гусляр, мне те слова.
Что я в сердцах в тебя метнула.
Клялась я: быть, пока жива.
Невестой грозного Перуна.
Но говорят, что рокот струн
Серебряней лесного снега.
Сильней, чем яростный Перун,
Звончей, чем гром, гремящий с неба.
Ты в руки гусельки возьми.
Аль верно: звука нет чудесней?
Так даром сердце не томи,
Потешь своей веселой песней!

Он пел для князя на пирах,
Для красных девок в новолунье,
Для добрых молодцев в боях.
Чего ж не спеть и для колдуньи?

– Покатись, зерно, по бархату,
Покатись, зерно, по чистому,
Прикатись, зерно, ко яхонту,
Прикатися ко бурмистому.
Что окатный жемчуг с яхонтом –
Добрый молодец с подруженькой.
Две красы навстречу тянутся,
Обоймутся — не расстанутся…

Та песня сладкая как мед,
От слов ее в душе истома.
Зачем Снежана слезы льет?
Ей это было незнакомо.
– Гусляр, ты сам колдун, видать:
Начнешь словами узорочить –
Сумеешь душу обаять,
Заворожить да заморочить!

Меж тем на струганом столе
Раскрылась скатерть-самобранка:
Сыта во фряжском хрустале,
Печатных пряников вязанка,
Неколотых орешков горсть –
Дары угодия лесного...
– Не погордись, любезный гость,
Отведай хмеля золотого.

С потайкой кованый кувшин:
Хозяйка повела глазами –
И струи притаманных вин
В хазарский кубок льются сами.
Но пуще вин – ее слова,
Журчащие духмяным соком:
– Как долго я тебя ждала,
Мой ненаглядный, ясный сокол!

Уж Мирослав от бражных струй
Совсем теряет нить раздумья...
Ну что ж! Чаруй его, чаруй,
Зеленоглазая колдунья!
И пусть все духи черных книг,
Все легионы силы злобной
С законной завистью на них
Глядят из тьмы своей загробной.
Гуслярские песни

В ту ночь до утренней зари
Струна звенела и жужжала.
– Ну, говори же, говори! –
Шептала гусляру Снежана.
Немало было у певца
Былин, припевок да побасок,
Он словно сыпал из ларца
Хрустящий сахар русских сказок.
Должно быть, их кудрявый Лель
Наплел ему своей свирелью,
Седая бабушка метель
Набаяла над колыбелью.
Должно быть, в тишине полян
Зимой, в морозные сутёмки,
Озябший синеокий Пан
Их щедро вынул из котомки?
а может быть, родной народ,
Крепя связующее братство,
Из века в век, из рода в род
Копил те песни, как богатство?
Бывало: чуть прибудет день –
Все мчатся в рощи без оглядки,
И веселят лесную сень
Скороговорные колядки.
Пурга завалы нагребет,
Деревья – ровно дым бродячий.
Недобрый дух луну скрадет.
Лежать бы на печи горячей.
Да где там! Гул стоит в лесах!
«Хоронят золото», гадают,
И с песней в хрупких зеркалах
Невесты счастье выглядают...
Когда же снежные холмы
Пурга сметает на задворки,
Морену, чудище зимы,
Славяне жгут на красной горке.
Тут для блинов законный срок,

Летают сани расписные,
На речке
снежный городок
Воюют всадники лихие.
Выходят окликать весну,
Дивятся на игранье солнца,
И гулко в голубом лесу
«Веснянка» звонкая поется.
Пахать поля придет черед,
Пасется скот под сенью леса,
И тут не молкнет хоровод
В честь бога пастуха Велеса,
А следом праздники опять:
Спешит русальная неделя –
Тут надо предков поминать,
Венками украшать деревья.
А перед самою страдой –
Восторг и страх купальской ночи,
И вновь за пляской, за игрой
Славяне не смыкают очи.

Как про тот народ
Слово молвится:
Вся душа поет
В добром молодце!
Он и спать идет
Все играючи,
Поутру встает
Припеваючи...

Гуслярские песни

В ту ночь до утренней зари
Струна звенела и жужжала.
– Ну, говори же, говори! –
Шептала гусляру Снежана.
Немало было у певца
Былин, припевок да побасок,
Он словно сыпал из ларца
Хрустящий сахар русских сказок.
Должно быть, их кудрявый Лель
Наплел ему своей свирелью,
Седая бабушка метель
Набаяла над колыбелью.
Должно быть, в тишине полян
Зимой, в морозные сутёмки,
Озябший синеокий Пан
Их щедро вынул из котомки?
а может быть, родной народ,
Крепя связующее братство,
Из века в век, из рода в род
Копил те песни, как богатство?
Бывало: чуть прибудет день –
Все мчатся в рощи без оглядки,
И веселят лесную сень
Скороговорные колядки.
Пурга завалы нагребет,
Деревья – ровно дым бродячий.
Недобрый дух луну скрадет.
Лежать бы на печи горячей.
Да где там! Гул стоит в лесах!
«Хоронят золото», гадают,
И с песней в хрупких зеркалах
Невесты счастье выглядают...
Когда же снежные холмы
Пурга сметает на задворки,
Морену, чудище зимы,
Славяне жгут на красной горке.
Тут для блинов законный срок,

Летают сани расписные,
На речке
снежный городок
Воюют всадники лихие.
Выходят окликать весну,
Дивятся на игранье солнца,
И гулко в голубом лесу
«Веснянка» звонкая поется.
Пахать поля придет черед,
Пасется скот под сенью леса,
И тут не молкнет хоровод
В честь бога пастуха Велеса,
А следом праздники опять:
Спешит русальная неделя –
Тут надо предков поминать,
Венками украшать деревья.
А перед самою страдой –
Восторг и страх купальской ночи,
И вновь за пляской, за игрой
Славяне не смыкают очи.

Как про тот народ
Слово молвится:
Вся душа поет
В добром молодце!
Он и спать идет
Все играючи,
Поутру встает
Припеваючи...

Заговор на остуду

– Ты, сын, куда? Ин скоро ночь!
В глазах у матушки тревога.
А сын – в седло и мигом – прочь,
Как ветер, баловень Стрибога.
«Вишь, в девках не сыскал жены,
В глухом раменье заблудился
Да поверстался в колдуны,
С проклятой ведьмой покумился».

Дошел до матушки рассказ,
Как эта ведьма с ловкой прытью
У змей ползучих промеж глаз
Иглу продергивает с нитью,
Как по ночам над нитью той
Заклятье тайное свершает
И травку с черной сухотой
В одежду гостю подшивает.
Да это что! Твердят о ней:
Когда всю ночь гроза ярится,
Влетает к ней Огневый Змей
И добрым молодцем рядится.
Едва приникнет – истомит,
И страх, и стыд в огне утопит,
Уста речами усладит,
В меду и в сахаре растопит.
Ох, люто ведьма поутру
По Змею своему тоскует,
И кто приблазнится в бору –
В пылу до смерти зацелует...
А тут еще суровый князь,
Блюдя святую верность бегу,
На ведьму шибко осердясь,
Нагнал на матушку тревогу.
Сказал князь: – Ты ведь, мать, стара,
Тебе, седая, надо знать бы:
Вовек не будет вам добра
От этой окаянной свадьбы.
Чтоб сына не покрыл позор,
Чтоб мать не плакалась о сыне,
Забудьте путь в дремучий бор,
Не лезьте в пасть нечистой силе!

Послушал Мирослав — да в лес.
Напрасно старый князь старался:
Ну где ж, когда, какой певец
Державной воле покорялся?!
Князь не велит. А что ему?
Как пожелает – так воротит:
Сам больший-набольший в дому,
Никто ужо не укоротит!
Снедает матушку печаль:
Как быть, что делать ей – не знает.
По совести, и сына жаль:
Любовь, чай, сердце выбирает.

Подходит ночь, а мать не спит,
Ей мнится топкая трясина,
Где ведьма с жадностью когтит
Истерзанное тело сына.
В сердцах родимица клянет
Колдунью в капище сосновом
И крепкий заговор кладет
Старинным отворотным словом:

– Ты послушай меня, заря-заряница
Ты послушай меня, земля сырая,
Вы послушайте меня, леса дремучие
Ветры буйные, пески сыпучие!
Заговариваю я свово дитятку
Над своею фатою брачною,
Над своею парчой венчальною,
Над свечою обручальною...
Умывала я сыну лицо чистое,
Утирала убрусом узорчатым
Чело думное, очи ясные,
Уста сахарные, ланиты красные.
Будь ты, дитятко мое ненаглядное,
Ровно солнышко незакатное,
Будь лицом белей воску ярого,
А румянцем алей цветка алого.
Будь ты, родный мой, в ночи, в полуночи
Сбережен в пути, во дороженьке
От лесного гада от хищного,
От чужого взгляда от хитрого.
А как станет злая кикимора
Звать, манить тебя в свое урочище,
Пусть за все ее злое ворожество
Разольется у ней по телу неугожество!
Чтоб иссохла вся!
Чтоб не пила, не ела бы,
Чтоб своею красотою омерзела бы!
Чтоб пропасть ей в болотной тине,
В черной топи, в мельничной плотине!
Чтоб вампиры ее в цепи заковали,
Чтоб замкнули за семьюдесятью замками!

Как быстра река Волга разливается,
Так пески с песками размываются,
Как лазорев день со тьмой не сходятся,
Так пусть сын от злой колдуньи отворотится!
На море, на океяне, на острове Буяне
Бел, горюч камень Алатырь лежит,
Мое слово крепкое замком сторожит,
Кто с места камень плечом столкнет,
Тот мое слово ключом отомкнет!

Купальская ночь

Уже весь бор пошел темнеть.
Скакун летит, не зная плети.
Густая липовая цветь
Спадает всаднику на плечи.
Зеленым золотом закат
Окрасил тонкие осинки.
Лучи, как копья, тьму разят,
Роса искрится в паутинке.
Он мчит сквозь ельник, напролом,
Колючих лап не замечает.
Меж чернолесья тихий дом,
Как давний друг, его встречает.
– Земной поклон тебе, мой гость,
Добро пожаловать, родимый.
И он, забыв про княжью злость,
Как повилика, льнет к любимой.
Чай, не ждала?
Не угадал.
Сороки уж давно вещуют.
Да кот, вишь, гостя намывал:
Земные твари всё учуют.

Снежана в праздничном венке,
В ресницах спрятанная ласка,
На белом платье, на руке –
Из белых лилий опояска.
– Мой друг, все папоротников цвет
Идут искать купальской ночью;
Пойдем и мы стеречь рассвет,
Ты много див узришь воочью!
Они идут глухой тропой
В туман, в кочкарники и мшары,
И лес встает живой толпой,
Стряхнувшей ведовские чары.
Там глушь орехами полна,
А ягод не собрать и в два года,
Там винна ягода пьяна
И ядовита волчья ягода.
Там за дремучею стеной,
Куда никто не кинет взоры,
Есть темный дол с разрыв-травой,
Той, что срывает все затворы,
Там мгла таит игрень-траву,
От коей в жилах кровь играет,
А пуще одолень-траву,
Что всякий вред одолевает.
Там липы гульбища ведут,
Березки кудри завивают,
Девичьи присказки плетут,
К себе Купалу закликают:

«Купала, Купала,
Дай клады открыть,
Хочу я, Купала,
Счастье купить!»

С рассвета лето вниз пойдет,
А нынче все на высшей грани,
Ин папоротник впрямь цветет,
И цвет его горяч, как пламя.
Ты с ним любой отыщешь клад,
Да сам он нелегко дается.
Смотри: не оглянись назад –
От страха сердце оборвется.
Маячат, манят огоньки
В кустах то дальних, а то ближних,
Но ускользает от руки
Неуловимый кочедыжник.
Звенит, аукается лес,
Там парни с девками играют,
С разбегу (что за интерес?)
Через огонь костров сигают.
Аж кровь кипит! Не молкнет визг.
Резвятся, тешатся до зорьки.
Под песни обруч гонят вниз –
Как будто солнце катят с горки.

Порой гусляр с подружкой вдруг
Затеют салочки иль прятки,
Снежана в чащу во весь дух,
Как лань, умчится без оглядки.
Он все кусты обрыщет зря.
Глядь — как из-под земли явилась!
Где ж ты была?
Да близ тебя.
Березкою оборотилась.

Все было грезой или сном
Святой купальской ночью жаркой!
Купаясь в озере лесном,
Снежана чудилась русалкой.
Притихнет, сядет на откос,
И греет плечи в лунном свете,
И пряди шелковых волос
Распутывает, будто сети.
И начинает волховать,
Ночными чарами узорить,
Разнеживать да волновать,
Заманивать да миловзорить.

Вокруг томительная ночь,
Ярилин плеск в озерных струях,
Что стоит робость превозмочь —
И захлебнуться в поцелуях!
И после помнить до седин,
Как нежно вздрагивало тело,
Как взор таинственно светил
И снизка жемчуга блестела...

В тот век языческих страстей
Все людям музыкой звучало,
Земля сама своих детей
В цветочных венчиках венчала.
Но кто с преданьями знаком,
Тот помнит голос чести строгой:
Среди славянок жил закон —
Чтоб быть до свадьбы недотрогой.
Коль любишь, милую храни!
Хоть и густы кругом деревья,
Смотри в пылу не обмани
Ее девичьего доверья!

Чуть утомятся от игры,
Снежана скажет: — Спи, мой сокол!
Нарвет заветной сон-травы
И усыпит духмяным соком.
И спят, как лебеди, вдвоем,
Как два крыла, как Лад и Лада.
Зеленый лес им добрый дом,
И больше ничего не надо.
Причудлив сон на свежем мху,
Над ними Млечный Путь клубится,
Луна навстречу жениху
Спешит в алмазной колеснице;
Ретив коней могучих пыл,
Но перед ликом солнца тает,
И звезд серебряная пыль
На шапки сосен опадает...