Егорка Львиное Сердце
С первого дня нашего знакомства я поняла, что в нем есть страшная воля к счастью. (Мария Волоченко).
Котенок вошел в щель под калиткой с таким видом, с каким входят в гости к старым друзьям. Люди в подобные моменты раскидывают руки в объятиях и кричат: «О! Сколько лет, сколько зим!», а котенок улыбался, урчал и словно говорил: «Ба! Кого я вижу! Ты хорош, и дом твой хорош! Ну вот теперь-то мы с тобой заживем счастливо!»
Я видел его впервые в жизни. Откуда он пришел, не знаю. Ему было месяца три, совсем маленький. Потом я навел справки среди детей в дачном поселке, и они рассказали мне, что его мама, бродячая кошка, родила его на помойке. Я в жизни не видел такого веселого, оптимистичного, энергичного существа.
Дни он проводил в спортивных забавах. Он носился по деревьям, как маленькая обезьянка. Потом поймал полевую мышь и съел ее. Потом, используя тонкие ветки как катапульты, забрался на вершину хлипкой вишни и застрял там. Он сидел там целый час и ни разу не мяукнул. У этого маленького серого котенка было сердце воина, который скорее умрет, чем попросит помощи. Когда я по лестнице забрался наверх со спасательной миссией, он без радости посмотрел на меня своими опаловыми глазами. Это значило: «О! Ты видел мой позор! Лучше бы я умер!» Через пять минут он уже снова сидел в засаде на кузнечика.
С самого первого дня нашего знакомства я понял, что в нем есть страшная воля к счастью. Он поставил себе целью обрести своего человека и свой дом и он боролся за это с упорством, которого не бывает в человеке. Человек бы сломался. А он, стоило мне открыть дверь дома, пулей летел по крыльцу, врывался внутрь и несся к миске, в которой лежала горстка «Вискас», приготовленная для моей черной кошки Баронессы Катарины Мур. Он быстро ел «Вискас», стараясь успеть, пока его не возьмут на руки и не выставят вон. Иметь свою собственную миску казалось ему, выходцу с помойки, верхом счастья. И он бился за свое счастье. Я мог выставить его вон сто пятьдесят раз подряд, он, нисколько не обижаясь, все равно врывался в дом и бежал к миске.
Я искал ему хозяина. Моими союзницами были две девочки, Настя и Аня. В один из дней июля они сказали мне, что нашли женщину, которая его берет. Я, как всегда, угостил их шоколадом, они взяли безымянного котенка на руки и ушли. Он доверчиво глядел им в глаза и мурлыкал. Через несколько дней мой старый друг, тоже живущий в этом дачном поселке, мрачно рассказал мне, что видел котенка у магазина, где тот бегал среди людей и просил взять его. Короткое расследование показало, что женщине он не понравился, она отнесла его к магазину и там оставила. И там он провел несколько дней, прячась от собак в щелях фундамента и рискуя попасть под колеса автомобилей.
Когда он вернулся ко мне, что-то в нем изменилось. На первый взгляд я не мог понять что. Маленький серый котенок неуверенно остановился перед ступенькой крыльца. Прежде он взлетал на крыльцо одним роскошным прыжком, а теперь не мог вспрыгнуть даже на первую ступеньку. На его сером симпатичном личике с длинными белыми усами была тоска. Я осторожно взял его на руки. Я отпустил его от себя здоровым, энергичным спортсменом, а получил назад инвалидом. Его пушистое брюшко отвисало большим дряблым мешком.
Я усадил его в машину и поехал в город Чехов к знакомому ветеринару Славе. Слава поставил котенка на стол и ощупал своими сильными бесцеремонными пальцами. Это была огромная, в три четверти живота, грыжа. О причинах ее можно было только догадываться. Может быть, его ударил проезжавший мимо автомобиль, а может, затаскали дети. Выход был только один: операция. Я спросил, что будет, если операции не делать. «Произойдет защемление, и он умрет». Это опасная операция? «Наркоз дает 3% смертности. Операция дает 20% смертности». Слава обращался со зверями и людьми с абсолютной решительностью и производил впечатление человека, которому чувства неведомы.
Я вернулся в дачный поселок и взял котенка в дом. Он наконец попал туда, куда так мечтал попасть, наконец стал тем, кем так хотел стать: домашним, любимым людьми котенком. Он спал на шее у моей жены, оглушительно мурлыкал, воровал еду из миски у Баронессы Мур, хотя имел такую же в своей миске, и был счастлив. Я смотрел на него, и у меня было тяжело на душе. За сутки до операции я перестал его кормить и поить. Это было мучительно. Он же не понимал. Потом я отвез его в клинику и передал на руки операционной сестре Евгении Михайловне.
К вечеру она позвонила мне и сказала, что котенка можно забирать. В холодной комнате с трубами вдоль стен и застывшими желтыми комьями строительной пены котенок стоял в клетке, и его колотила беспрерывная крупная дрожь. Ему было очень плохо. Он был в синем плотном комбинезончике, который сшила из четырех слоев ткани Евгения Михайловна. Это было нечто вроде смирительной рубашки, которая не давала ему разодрать швы у себя на животе.
Слава почти никогда не улыбается и редко говорит. Я его понимаю: он делает. Каждый раз, когда я приезжаю к нему, я вижу какого-нибудь спасенного им зверя. В тот день, когда я привез котенка, из дверей лечебницы вышла бледная овчарка с наголо побритой и окрашенной зеленкой задней ногой. И не надо мне говорить, что овчарки не бывают бледными, они еще как бывают бледными! После того как Евгения Михайловна побрила котенку живот, Слава разрезал брюшко во всю длину, уложил внутренности как надо и стянул ослабевшие мускулы. Ближе к задним лапам мускулы атрофировались и почти исчезли, и там Слава зашил живот двойным швом. Это была ювелирная работа хирурга на крошечном трехмесячном тельце.
Двадцать дней мы с женой выхаживали котенка, делая ему уколы и смазывая швы водкой. Было тяжело и больно смотреть, как он, только недавно такой ловкий и смелый, едва переставляет лапы в своем синем комбинезоне. Лапы у него путались, иногда он шел боком, а иногда умудрялся идти задним ходом. Когда через три недели мы сняли комбинезон, то увидели брюшко, на котором уже начал отрастать белый пух. Еще через неделю котенок снова взбегал по березам на высоту 20 метров, пил из таза и с неутомимой настойчивостью лез на стол, пытаясь отведать ветчины.
Все это время я избегал давать ему имя, потому что знал, что не смогу оставить его у себя. Моя кошка, Катарина Мур, не переносила его: рычала, шипела и била лапой. Я искал ему хозяина. Удивительно, но все его очарование, все его обаяние, все его мужество оказывались никому не нужными на рынке жизни! Но теперь, когда этот жизнестойкий, жизнелюбивый, мужественный котенок, пробившийся в человеческий дом с самых низов жизни, снова был здоров, я дал ему имя: Егорка Львиное Сердце. Егорка, мой друг, как ты там сейчас, в том доме, который мы все-таки для тебя нашли? Последние новости, полученные от твоей хозяйки, говорят, что в твоей жизни все в порядке, но ты немножко скучаешь и от скуки бегаешь по занавескам вверх и вниз…
Я долго не решался писать про котенка Егорку Львиное Сердце. Темы газетных полос смущали меня. Этим летом происходили такие важные события! Олимпиада в Китае, война в Южной Осетии, кризис на финансовых рынках, и тут вдруг я с маленьким серым котенком. Потом написал этот текст и долго не посылал в редакцию, потому что никак не мог объяснить себе, зачем его написал. Потом догадался: каждая жизнь достойна того, чтобы о ней было сказано хоть немного.
Алексей Поликовский
novayagazeta.ru/society/38580.html
|