Как безграмотные политики и жадные инвестбанкиры довели Америку до банкротства
Гуру-инвестор Джим Роджерс о первопричинах мирового кризиса и его последствиях
Бывший партнер Джорджа Сороса написал уже шестую книгу — «Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире». На этот раз об упадке Америки («Неужели спасти страну уже слишком поздно? Если я расскажу вам, как можно решить наши проблемы, вы, скорее всего, ответите: «Да, уже слишком поздно») и перспективах, открывающихся в Азии. Роджерс критично настроен в отношении родной страны: он клеймит низкий уровень образования, дорогую и неэффективную медицину, отрицательно отзывается об огромных военных расходах, запущенной налоговой системе и разросшейся армии чиновников и лоббистов. На Азию Роджерс смотрит идеалистично — восторг у него вызывает не только Китай, но и другие страны. Например, инвестор верит в объединение Корей в ближайшем будущем, что позволит этому государству стать одной из ведущих держав мира. С разрешения издательства «Манн, Иванов и Фербер» Forbes публикует отрывок из книги.
В конце XIX века и вплоть до 1914 года США уже были нацией должников. Государство занимало крупные суммы. Но эти средства шли на постройку каналов, заводов, железных дорог. Нет ничего страшного в том, чтобы брать взаймы деньги, если вы умеете их правильно вкладывать или у вас есть другие активы. В итоге Америка стала страной-кредитором, оплатила эти долги и выросла в самое успешное государство ХХ века, пожиная плоды тщательно продуманных инвестиций. Сейчас же она занимает средства, чтобы платить за военную технику, без дела ржавеющую под открытым небом. Деньги получает владелец завода, но других выгодоприобретателей в этой ситуации нет. Инвестиции идут не в неиссякаемый источник производства, например в канал или железную дорогу. Сейчас мы тратим взятые взаймы деньги на социальные выплаты (на них уходит более 60% всех государственных расходов), и те, кто получают эти деньги, безусловно, наслаждаются жизнью, но с будущей эффективностью это никак не связано. Если нация только потребляет, а не инвестирует и не копит капитал, то кредиты не принесут ничего хорошего.
Нами управляют те же люди, которые привели нас к краху в 2008 году. Некомпетентность политиков и бюрократов — то, на что я всегда могу рассчитывать. Мы уже не удивляемся, когда слышим очередное сообщение о плачевном состоянии американской системы образования, которое подтверждается результатами тестирования: европейские и азиатские дети лучше пишут стандартизированные тесты, чем американские. 63% американских студентов в возрасте от 18 до 24 лет не могут найти Ирак на карте, а половина не покажут и штат Нью-Йорк; наконец, 11% не могут обнаружить и собственно США. Наверняка вы знакомы и с другими исследованиями. В них утверждается, что американцев, способных перечислить пятерых членов семьи Гомера Симпсона, больше, чем тех, кто смог бы назвать хотя бы пять из первых десяти поправок к Конституции, которые образуют Билль о правах. Что ж, теперь эти люди заседают в конгрессе. И они гораздо более некомпетентны, чем предыдущее поколение политиков. Треть из них появляется в Вашингтоне даже без загранпаспорта. (Потом-то они, конечно, быстро оформляют себе паспорта, чтобы разъезжать по бессмысленным заграничным командировкам.) От иммигрантов, подающих документы на американское гражданство, требуется значительно более глубокое знание истории, географии и политологии, чем от тех, кого вы выбрали своими представителями.
Бездарностей из Вашингтона, которые поставили страну на грань выживания, много, но первый среди равных тот, кто руководил процессом в течение девятнадцати лет. Гринспен, экономист средней руки с Уолл-стрит, постоянно просил о правительственном назначении, лет пятнадцать надоедая этим Вашингтону, пока в 1987 году президент Рейган наконец не вознаградил его за неадекватность. После этого он служил подряд трем следующим президентам. Сторонник теории легких денег, Гринспен печатал их каждый раз, когда в экономике начинались проблемы, особенно если они касались его бывших коллег из Нью-Йорка. Он запустил станок в 1987 году, когда произошел обвал рынка, к которому он тоже приложил руку, а потом еще раз в 1994 году, в качестве реакции на кризис мексиканского песо. За несколько следующих лет он включал станок еще трижды. Он заполонил мир долларами после азиатского кризиса, после того как стали раздаваться истерические звонки от его друзей из нью-йоркских финансовых контор. Все они были кредиторами одного предприятия с Уолл-стрит — Long Term Capital Management — хедж-фонда, который вот-вот должен был разориться.
Если зубной техник из Колорадо-Спрингс или пожарный из Омахи попробует позвонить в Федрезерв, он, конечно, не дозвонится. Но уж если звонок поступил от директора Citibank или главы J. P. Morgan, то, будьте уверены, трубку снимет сам председатель. И когда ему говорят, что это конец западной цивилизации в нынешнем виде, что катастрофа приведет к очередной Великой депрессии, председатель, поскольку он не очень-то умный и грамотный человек, начинает разбрасываться деньгами направо и налево. Именно так и поступает Гринспен, когда ему звонят друзья, — принимает меры по спасению сомнительных финансовых типов.
Если бы кто-нибудь из этих кредиторов в итоге обанкротился, начались бы проблемы. Наверняка последовал бы медвежий рынок. Прибыли уже находились под прессом американской экономики. Но если бы он оставил рынок в покое, дал бы ему следовать собственным курсом, Lehman Brothers и Bear Stearns все еще оставались бы на плаву. Эти компании потерпели бы такие убытки и испытали такие проблемы, что смогли бы уволить кучу некомпетентных сотрудников. Балансовые отчеты оказались бы не в порядке, но это сыграло бы им на руку. Именно переизбыток сомнительных денег, оказавшийся в распоряжении самоуверенных бездарей, которые организовали очень спорные финансовые структуры, неотвратимо увлек эти компании на дно.
Гринспен не дал рынку работать самостоятельно. Он вторгся на него, будучи уверенным в том, что выручить друзей из беды — значит принести пользу всем и каждому. У него не было долгосрочной стратегии, а действовал он из панических соображений. Его самые сильные стороны — качества политика.
Капитализм должен работать так: когда люди попадают в трудную ситуацию, они разоряются. Приходят умные, компетентные люди, овладевают активами, реорганизуются и начинают заново на более прочных основаниях. Гринспен же считал, что надо предотвратить падение. Он со своими друзьями-политиками забирал деньги у умных, отдавал их дуракам и говорил дуракам: «Смотрите, правительство на вашей стороне, теперь вы можете конкурировать с умниками с нашей поддержкой и их деньгами». Во-первых, это ужасно с моральной точки зрения (хотя ни политики, ни бюрократы все равно не руководствуются моралью), во-вторых, плохо с точки зрения экономики. Рецессии, банкротства, финансовый кризис подобны лесным пожарам. Лесные пожары опустошительны, но они расчищают подлесок, сжигают мертвые деревья, а когда все выгорает, лес вырастает более крепким и здоровым.
«Этот процесс созидательного разрушения ключевой в капитализме. В нем и заключается капитализм, и с этим должен мириться любой предприниматель», — писал экономист и политолог Йозеф Шумпетер в 1942 году.
Если бы Гринспен предоставил рынку возможность работать по собственным законам, мы избежали бы пузыря доткомов. Компании с Уолл-стрит пережили бы свои лесные пожары. Когда лопнул и этот пузырь, Гринспен опять принялся печатать деньги, что в итоге привело к жилищному пузырю и пузырю потребления. Он никак не мог напечатать достаточно. Не подозревая о своей профнепригодности, Гринспен активно искал интеллектуальное прикрытие для своей пагубной политики — и нашел таковое: позвал в свою команду Бена Бернанке, члена научного сообщества Лиги плюща, профессора Принстона на тенуре, доктора экономики, марионетку, заменившую его в Федеральном резерве.
Это просто Гринспен-младший, их целая династия. Вместе эти гиганты мысли начали игру в музыкальные стулья, которая привела к всемирному финансовому кризису 2008 года.
Пока Гринспен ободрял всех, призывая тратить как можно больше, брать закладные под выгодный процент и приобретать дома, а лучше два или три, и притом без всякой предоплаты, разве только покупатель — безработный; пока он сдерживал процентные ставки, чтобы удерживать покупательскую лихорадку, на том нелепом основании, что цены на недвижимость все равно не могут упасть; пока банки залезали в астрономические долги и выдавали плохие кредиты, а потом продавали их как ценные книги, тем самым снимая с себя всякую ответственность (с одобрения Гринспена); когда двадцатишестилетние молодцы из рейтинговых агентств, только что вышедшие из колледжа, без всякого опыта работы на рынках, стали ежедневно выдавать сотни рейтингов ААА этим мусорным деривативам; пока все это происходило, я и мои единомышленники не уставали повторять, что король-то голый.
В любой игре в музыкальные стулья, как неоднократно случалось в истории рынков, проигрывает последний, число проигравших постоянно растет — и дела идут все хуже и хуже. Алан Гринспен, организатор игры, довел ситуацию до критической, но тут срок его работы в Федрезерве подошел к концу, и он предоставил право заключительного аккорда Бернанке и таким парням, как Хэнк Полсон.
В 2008 году Хэнк Полсон был секретарем Казначейства. Когда грянул кризис субстандартного ипотечного кредитования, все банкиры в Нью-Йорке стали обрывать ему телефон, вереща, что мир катится в пропасть. Да, их мир действительно близился к концу (или по крайней мере так казалось). И конечно, когда такие люди видят, что банкротство близко, они звонят своим друзьям из правительства! Полсон направился к президенту Джорджу Бушу-младшему, чтобы сообщить, что новая Великая депрессия на пороге. Буш (он сначала ничего не знал и вообще вряд ли знал, сколько букв «с» в слове «депрессия») сказал Полсону: «Делай что хочешь». Таким образом, он переложил ответственность на человека, за два года до этого бывшего СЕО Goldman Sachs — одного из банков, который сейчас и нужно было спасать. Именно Полсон в Goldman Sachs восемь лет стоял во главе неистовой обжираловки, в течение которой ненасытный банк объедался субстандартными закладными — мусорными бумагами, от каких теперь невозможно избавиться (от них задыхаются сейчас его коллеги по прежней работе).
Вопрос состоял даже не в том, нужна ли срочная эмиссия, а только в ее размере. И Полсон мог в любом случае рассчитывать на поддержку Бернанке, великого незнайки, который крайне талантливо организовал катастрофу, и Тимоти Гайтнера, президента Нью-Йоркского федерального резервного банка — на него легла обязанность руководить банковской системой, пошедшей ко всем чертям. Гайтнер, разумеется, понимал еще меньше, чем Бернанке. Президент же Джордж Буш-младший, у которого с мозгами было еще хуже, чем у любого из предыдущих, швырял деньги страны в крысиную нору в течение восьми лет: только на Ирак ушло по меньшей мере 845 миллиардов (прямые издержки Казначейства США; общие издержки составили приблизительно 3 триллиона). Потратить еще 700 миллиардов налогоплательщиков на поддержку банков ему ничего не стоило. Он уже посадил государственный корабль на мель и, первым выпрыгнув за борт, не нашел лучшего способа попрощаться, как сжечь все спасательные жилеты.
Прекрасный пенсионный вклад Полсона в Goldman Sachs, оставшийся нетронутым после всех потрясений, был лишь частью его состояния, которая составляла на момент его ухода из Казначейства около 700 миллионов долларов. Работать по-настоящему ему было не нужно, и он стал преподавать. Гайтнер был вознагражден за профнепригодность — его назначили новым секретарем Казначейства. Его навязало новой администрации Обамы банковское сообщество Нью-Йорка, которое ценило его как глупого маленького слизняка из Нью-Йоркского федерального резерва, делающего все что ни прикажут. Он стал лакеем, нужным им в Вашингтоне, простофилей, который должен был защитить банкиров, когда те скажут ему, что мир рушится. Что мог знать Обама? Он, возможно, был удивлен, так же как и все мы, когда оказалось, что Гайтнер не в состоянии правильно заполнить собственную налоговую декларацию. Наградой за некомпетентность Бернанке стало его переизбрание главой Федрезерва.
По закону, председатель Федеральной резервной системы должен дважды в год докладывать в конгрессе о монетарной политике своего учреждения, и иногда его вызывают для прояснения разных других вопросов. Я слышал несколько таких выступлений Бернанке — был в гостинице, где работал телевизор. Например, когда его попросили прокомментировать понижение курса доллара, он ответил, что ни для кого это не имеет никакого значения, кроме американцев, выезжающих за границу. Тут я бросил все и пристально посмотрел на человека на телеэкране, чтобы понять, врет он или правда ничего не понимает. Ведь то, что он сказал, было сродни уверениям в том, что восход солнца на востоке имеет для среднего американца значение только тогда, когда тот смотрит на восток.
Снижение курса доллара влияет на все, что покупает американец, на все, что он делает, да и вообще на все, что происходит в мире. Это начальный уровень понимания экономики. Бернанке, заявив перед конгрессом, что падение доллара пройдет без последствий, вроде бы не лгал, к тому же можно предположить, что под присягой он воздержался бы от подобных высказываний. Поэтому я посчитал, что он знает еще меньше, чем я думал.
Вспомните многочисленные заявления и проекты Бернанке, и вы увидите, что он редко оказывался прав. Он мало знает об экономике и финансах, не понимает, как работают рынки, а валюту умеет только печатать. Ему еще только предстоит понять, что текущий кризис связан не с ликвидностью, а с платежеспособностью. Вокруг достаточно ликвидности. Частично кризис наступил из-за того, что американские и европейские центробанки в течение 10–15 лет обеспечивали на рынке слишком большую ликвидность. Накопилось слишком много дешевых денег, что привело к жилищному и потребительскому пузырям, а после их схлопывания мир столкнулся с кредитной проблемой. Взяв на себя повышенные финансовые обязательства, люди, компании и даже целые государства не смогли их выплатить, в результате банки превратили все эти мусорные бумаги в субстандартные облигации. Нельзя сказать, что сейчас взять кредит — большая проблема для платежеспособного населения. Дело не в ликвидности, а в том, что слишком многие стали банкротами.
Бернанке, похоже, этого не понимает. Во время Великой депрессии проблема действительно состояла в ликвидности. Из-за непродуманной государственной политики начала замирать торговля, ликвидности было недостаточно для поддержки банков, и вся система рухнула. Бернанке же не может отличить ликвидность от платежеспособности и рассматривает оба кризиса как идентичные. Этого момента он ждал всю свою жизнь. Вся его карьера ученого была посвящена вопросам печатания денег. Дайте этому парню печатный станок, и он тут же его запустит, подобно тому как обладатель молотка во всем видит гвозди. Но нельзя решить проблему долга, наделав еще больше долгов. Если бы печатание денег вело к процветанию, больше всего преуспевали бы в Зимбабве.
С Бернанке у руля финансисты не становятся банкротами. На следующий год все получают большие бонусы и сохраняют свои «ламборгини», а бедная девушка — зубной техник из Колорадо-Спрингс теряет работу и дом, потому что государство закачивает кучу денег, отобранных у нее и других таких же налогоплательщиков, в финансовую систему, чтобы поддержать плохие активы банков. Поощряя крахи, некомпетентность и порой противозаконность, государство приобретает облигации зарекомендовавших свою несостоятельность предприятий, управляемых посредственностями. Хорошие деньги отправляются вслед за плохими, что в итоге препятствует росту. Результатом становится стагнирующая экономика без каких-либо новых динамичных импульсов.
Источник:
Forbes.ru
22.09.2013, 15:58
Похожие темы
