Без будущего

Кризис, которого нет, привел к отказу от планирования в пользу прогнозирования. С 2016 года все бюджеты будут лишь фиксировать неизвестную ситуацию – от бюджетного планирования решено отказаться. Зато прогнозы теперь будут на 18 лет. Таким образом власть расписалась в том, что не знает, что будет завтра, но зато надеется угадать далекое будущее.

Законопроект «об особенностях составления и утверждения проектов бюджетов бюджетной системы Российской Федерации на 2016 год» поступил в Госдуму из Правительства РФ 10 сентября и, без сомнений, будет в ближайшее время принят. Суть его проста — отказ от бюджетного планирования на два года в пользу верстки бюджетов всех уровней лишь на один год, причем с отменой «бюджетного правила», что на деле означает, что бюджеты всех уровней будут иметь на плановую, а фиксационную природу. Правительство фактически признало, что не знает, что будет завтра, и предложило отказаться от планов на неизвестное.

Но не от прогнозов — на днях было подписано и еще одно постановление Правительства, которое вводит 18-летний цикл бюджетного прогнозирования. Цели этого решения понятны — Правительство оказалось не готово признать, что запущенная недавно в связи с принятием закона «о стратегическом планировании» футурология в нынешних условиях не имеет смысла. Равно как и реальное прогнозирование — не зная о том, что будет завтра, можно с успехом гадать о послезавтра, рисков в этом нет, так как все прогнозы все-равно забудутся.

При этом совокупность этих решений лишает каждое из них содержательного смысла по причине того, что бюджетное планирование основывается на бюджетном прогнозировании. Следовательно, отказ от планирования приводит к тому, что реальное прогнозирование становится не нужным ни формально, ни фактически.

Но признать этот факт страшно, так как это означает расписаться в том, что отныне даже формально мы живем без будущего. По этой причине будущее и перенесли — из завтра, где возможна только фиксация сегодня, в послезавтра, которого нет.

То, что будет завтра, не известно ровным счетом никому, так как власть усиленно занимается лишь сущностной заморозкой настоящего, иногда обрамленной в риторику будущего, а экспертное сообщество, которое и является носителем самой импортированной идеи конструирования будущего, неизбежно основывается на простой парадигме наличия нулевого эксперта, то есть вынуждена признавать, что решения принимаются рационально и на основе логики и экспертизы.

В качестве такого нулевого эксперта, по идее, и выступает власть, которая, согласно самой экспертной концепции, интегрирует экспертизу и на основе интегрированного знания принимает решения.

Очевидный факт того, что это не так, теперь оформлен законодательно. Получается замкнутый круг — признано, что нет экспертизы завтра, но оставлено пространство для экспертизы отдаленного будущего. Впрочем, парадокс здесь кажущийся. Дело в том, что экспертное пространство, оперирующее с «когда-то, неизвестно когда, позже», необходимо для рационализации нулевого эксперта, чтобы сохранить хотя бы видимость управляемости не только здесь и сейчас, но и в неком будущем, которое, ввиду того, что мыслится как пролонгированное в бесконечность настоящее, конечно же, никакого нулевого эксперта не требует. Возникает парадокс — нулевой эксперт для обоснования своих решений ссылается на мнения экспертов из созданного пространства, которые оперируют на основе решений, которые, якобы, являются следствием экспертизы нулевого эксперта. Пустота возникает из пустоты на пустом месте, создавая видимость заполненности.

В этом разрезе оба постановления можно рассмотреть как дуальную пару, инь и янь актуального законотворчества. Вынужденная практическая сторона — это прямой призыв к отказу от планов и признание того, что никто ничего не знает и не понимает, а столь же вынужденная формальная сторона — призыв оформлять это глубокое незнание, чтобы имитировать знание, но без рисков, — в будущем, которого нет.

Источник